Дорогая моя столица
Одним из замечательных достижений эпохи Демиховского стало то, что была восстановлена историческая справедливость: Владикавказ в 1933 году юридически стал столицей Северо-Осетинской автономной области. Когда ЦК ВКП(б) поддержал ходатайство местной партийной организации, а ВЦИК издал соответствующее постановление, работа по благоустройству города на Тереке закипела с новой силой. В краевой комитет ВКП(б) были направлены настойчивые просьбы о выделении дополнительных ассигнований и лимитов капитальных вложений. На улицах укладывался асфальт, менялись трамвайные рельсы, строились административные и жилые здания. Но возможности все равно оставались ограниченными, а созидательный порыв был настолько велик, что хотелось сделать много больше с тем, чтобы Владикавказ вновь, как и прежде, стал интеллектуальным и культурным центром всего Юга России, самым красивым городом на Северном Кавказе.
Решить эту задачу Давид Демиховский попытался, применив нестандартный ход. Он обратился к азербайджанским товарищам по партии и добился того, что Баку стал шефом столицы Северной Осетии. Правда, только в области дорожного строительства. Бакинский горсовет передал в дар Владикавказу одну камнедробилку, каток по укладке асфальта и взялся за изготовление по специальным чертежам отдельных важных деталей для оборудования асфальто-бетонного завода, строительство которого началось в 1934 году во Владикавказе.
Первые успехи вдохновили, и мысль о расширении шефских связей напрашивалась сама собой. Взор Демиховского обратился к Ленинграду. Ведь партийную организацию города на Неве возглавлял С.Киров, которому Владикавказ был хорошо знаком еще в дореволюционный период. В Ленинград направилась делегация Северной Осетии во главе с председателем Владикавказского горсовета Дзгоевым. Затем в Осетии побывала ленинградская делегация. Договоренность о сотрудничестве была достигнута, однако хотелось опять-таки большего. «Когда этот вопрос возник, мы ставили его так: чтобы Ленинград взял шефство не только над городом, но и над всей областью. Тт. Киров и Кадацкий на это не пошли, - информировал товарищей по партии Демиховский и продолжил: - Сейчас мы этот вопрос актуально не будем ставить. Но наше желание такое, чтобы город и область не делить».
Человек дела, первый секретарь Северо-Осетинского обкома одновременно предостерег от бюрократического подхода: «Должна быть органическая связь между отдельными предприятиями Ленинграда и нашего города. Без такой непосредственной связи между нашими предприятиями и пролетариатом г. Ленинграда как бы не получилось верхушечного шефства».
5 мая 1934 года вышло совместное постановление Северо-Осетинского обкома партии и представителей Ленинградского горсовета. Оно отмечало, что «шефство Ленинграда уже является важнейшим политическим фактом, имеющим крупнейшее значение в борьбе за благоустройство города», и призывало установить связи между отдельными трудовыми коллективами. Было решено также организовать во Владикавказе дом туристов с тем, чтобы трудящиеся города на Неве могли комфортно отдохнуть и познакомиться с красотами Военно-Осетинской и Военно-Грузинской дорог, с другими достопримечательностями Осетии.

Юбилей советской автономии
Главным политическим событием начала тридцатых годов стало 10-летие Северо-Осетинской автономной области. К этой знаменательной дате готовились загодя и очень тщательно. 28 мая 1934 г. в облисполкоме состоялось специальное совещание, которое призвало «добиться, чтобы каждый труженик области отчетливо сознавал огромнейшее значение и величие предстоящего празднования, чтобы вся Осетия от мала до велика жила этим».
Тогда же в Осетию приехала бригада ЦИК РСФСР, чтобы на месте увидеть, как идет процесс становления новой жизни. Члены московской комиссии побывали на строительстве Гизельдонской ГЭС, в Цейском санатории, посетили ряд населенных пунктов в Алагиро-Ардонском и Дигорском районах.
5 июля 1934 г., заслушав доклад председателя облисполкома К.Хасиева, Президиум ВЦИК принял постановление «О хозяйственном и культурном строительстве в Северо-Осетинской автономной области за десять лет», который руководители Северной Осетии по праву назвали «историческим документом». В нем не только подтверждались успехи, достигнутые областью, но и обозначалась поддержка на всероссийском уровне в решении ряда новых экономических и социальных задач.
На следующий день в газете «Правда» появилась большая статья «От колониального гнета - в шеренгу передовых областей Союза», подписанная вторым секретарем обкома партии Г. Гостиевым и К.Хасиевым. В ней на конкретных примерах рассказывалось о тех созидательных изменениях, которые произошли в Осетии за последнее время.
Празднование юбилея 17-19 августа 1934 года вылилось в яркие и красочные торжества. В школе №5 была открыта выставка достижений народного хозяйства Северной Осетии. Небывалый интерес трудящихся области вызвал приезд во Владикавказ легендарного М.И.Калинина. В первый день праздника в Летнем театре Пролетарского парка состоялся торжественный объединенный пленум обкома ВКП(б), облисполкома, облсовпрофа и горсовета, на котором присутствовали свыше двух тысяч человек. Приветственная речь Калинина в переполненном зале, по свидетельству местной прессы, была встречена «долго несмолкаемыми аплодисментами, переходящими в овацию, криками «Ура!» и пением «Интернационала».
Калинин, как и положено, приехал не с пустыми руками. К ранее принятому постановлению ВЦИК 17 августа, в день торжественного заседания, Совет народных комиссаров СССР предложил цекомбанку за счет своих средств отпустить городу Владикавказу 1 миллион рублей на коммунальное строительство, народному комиссариату финансов СССР - списать задолженность колхозов Дигорского района в размере 788 тыс. рублей.
Утром следующего дня состоялось грандиозное шествие трудящихся. Пролетарский проспект был расцвечен знаменами и полон колоннами демонстрантов. Повсюду лозунги, плакаты, флаги. Играет оркестр. Рядом слышится мелодия гармоники, которую перекрывает рев самолета, сбросившего праздничные листовки и приуроченный к празднику выпуск «Крестьянской газеты».
С проспекта через Чугунный мост все двинулись в сторону Реданта, где на площади за Пехотной школой должен был пройти всенародный митинг. Правительственную трибуну разместили на пригорке и украсили цветами. По бокам - две трибуны для почетных гостей, среди которых оказались изумленные туристы из Италии. Здесь же представители печати, фотокорреспонденты и кинооператоры. А на склонах гор из камней был выложен лозунг: «Каждый день, каждый час коммунисты куются из нас».
На митинге выступили М.И.Калинин, первый секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Е.Евдокимов, руководители соседних республик. В заключение слово было предоставлено Давиду Демиховскому. Он поблагодарил дорогих гостей и с гордостью заявил: «Северная Осетия не является больше отсталой областью. Это область с наличием крупных предприятий, колхозов, талантов, выросших из гущи трудящихся масс... Будем работать еще упорнее и настойчивее, равняться по передовым областям!».
В последний день торжеств, 19 августа, гостей повезли на Гизельдонскую ГЭС, промышленная эксплуатация которой началась 29 июня 1934 г. Многолетний исследователь истории строительства Л.Шуваева приводит свидетельство того, как это происходило:
«Кзданию станции подкатил блестящий черный форд, из котороговыбралсяхудощавый,невысокийчеловекс бородкой, в котором толпа сейчас же узнала М.И. Калинина. Приехал он без большой охраны. Вместе с секретарем обкома ВКП(б) Демиховским, председателем облисполкома Хасиевым и Калининым назаднемсиденииавтомобилясиделидва вооруженныхмилиционера. Его встретилипообычаю-с хлебомисолью, которые несли на вышитыхрушникахдве самыекрасивыедевушки в осетинскихженскихкостюмах... Калининупоказали турбины и генераторы,рассказали принципиальную схему строительства. Пробыл он настанции около часа и, распрощавшись со строителями, уехал назад...».
Юбилейные мероприятия стали для Демиховского завершающим аккордом в трехлетнем руководстве Северной Осетией. В канун праздника во Владикавказ пришла телеграмма, подписанная заместителем заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б) А.Щербаковым об отзыве Давида Вениаминовича в Москву. И сразу после того, как гости разъехались, 20 августа собралось бюро Северо-Осетинского обкома партии, которое разрешило своему первому секретарю в связи с вызовом ЦК выехать в столицу.
В период с 1931 по 1934 годы в Северной Осетии были построены крупнейший в Европе Бесланский маисовый комбинат, один из наиболее современных в мире заводов по производству электролитного цинка, самая высоконапорная в СССР электростанция. Владикавказ официально стал административным центром Северной Осетии, а накануне 10-летнего юбилея автономии трест «Радиострой» завершил строительство в осетинской столице десятикиловаттной национальной радиостанции.
Большие изменения произошли в культурной жизни автономной области. Был создан Союз писателей Северной Осетии и положено начало регулярному выходу литературного журнала на осетинском языке. В 1934 году был образован оргкомитет Союза художников Северной Осетии, в состав которого вошли известный график Аслангирей Хохов и будущий первый секретарь творческого союза скульптор Инал Дзантиев.
В том же году в областном бюджете были существенно повышены дотации Осетинской театральной мастерской в Москве на стипендии и оплату преподавателей, подготовку репертуара и прочие организационные мероприятия, связанные с последним годом учебы и предстоящей организации театра. Осетинский театр открыл свой дебютный сезон осенью 1935 года, но первый спектакль, который увидели зрители, состоялся во Владикавказе в дни юбилея в августе 1934 г.
С 1933 года в автономной области наметилось повышение урожайности, в результате чего было принято решение о свободной продаже хлеба. Но «изгибы» коллективизации, хотя и завершившейся в основном до 1932 г., и в дальнейшем не обошли стороной Осетию, ломали судьбы людей на селе.
Проводя линию партии, членам бюро и секретариата обкома приходилось даже приструнивать своих чересчур ретивых товарищей, как, например, это случилось в ноябре 1933 г. Тогда в газете «Пролетарий Осетии» появилась статья под заголовком «Вот она, зажиточная жизнь!», в которой не вошедшие в колхозы единоличники назывались калеками и полоумными. Покуситься на всю публикацию не посмели, а только на «антипартийный, левацкий абзац». Абзац был осужден секретариатом областного комитета, что, конечно же, не поменяло сути политики насильственной коллективизации, а только ярче отразило характер переходного периода, когда «вычищение» кулаков (а в их числе мог запросто оказаться любой), являлось не подлежащей обсуждению важной государственной задачей.
Тем не менее, Давиду Вениаминовичу Демиховскому несказанно повезло, что он работал в Северной Осетии в такой период, когда преобладали не бесконечные процессы над «врагами народа», а народный энтузиазм и повсеместный трудовой настрой, позволившие поднять автономную область на новый уровень своего развития. Именно поэтому он оставил о себе добрую память у многих людей. Он и сам чувствовал, что приобрел в Осетии опору, которая пригодится в трудный момент. Но не мог предполагать, что это случится так скоро.

Нью-Йорк, год 2008-й
Однако о дальнейшей судьбе Демиховского узнать было не так просто. По крайней мере, во Владикавказе. И не только. Например, даже в сети Интернет о нем нет никаких данных.
Поэтому, как только мне стало известно, что жив его сын, тут же начались поиски. И они оказались успешными! В ответ на свой запрос 1 января нынешнего года я получил из Америки письмо от Феликса Давидовича Демиховского. Вернее, Демиковского. Этот казус прояснился быстро. «Произошло это еще в 1930 г. по ошибке при регистрации моего рождения в Ростовском загсе, - написал он мне из Нью-Йорка. - К сожалению, мои родители не обратили на это внимания, а я тоже увидел, лишь когда получал диплом об окончании Московского энергетического института в 1954 году. Мне пояснили, что обратиться с просьбой об изменении фамилии означает указывать во всех анкетах, что я менял фамилию. Мне, естественно, этого делать не хотелось, и я решил стать Демиковским».
С Феликсом Давидовичем у нас установилась регулярная переписка. Оказалось, что и он все последние годы пытается узнать как можно больше о своем отце, и что ему удалось познакомиться с целым рядом документов, проливших свет на многие обстоятельства, остававшиеся ранее неизвестными. Часть из этих материалов, а также ряд сохранившихся фотографий, он любезно прислал. Все это и позволило продолжить рассказ о судьбе человека, возглавлявшего Северную Осетию.

Москва и Сталинград оказались несчастливыми
Демиховского вызвали на курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б), организованные специально для руководящих п ртийных работников областного масштаба. Он уже находился в Москве, когда бюро Северо-Осетинского обкома партии 9 сентября 1934 г. освободило его от должности, избрав первым секретарем Казбека Бутаева. На том же заседании на период отпуска Е.Саралиева обязанности секретаря 1-го Владикавказского горрайкома ВКП (б) были возложены на Эсфирь Динер, члена партии с 1920 года, которая до горкома работала на ответственных должностях в отделе народного образования. Подчиняясь партийной дисциплине, жена Давида Демиховского, вместе с двумя маленькими детьми продолжала оставаться в столице Северной Осетии, ожидая, когда рассмотрят ее заявление о посылке на учебу на те же курсы. И вот 23 сентября обком утвердил ее кандидатуру в предстоящий набор с 1 января 1935 г.
Столичная жизнь Демиховских длилась недолго. Уже в июле 1935 г. по окончании политических курсов Давида Вениаминовича направили в Сталинград, где его избрали секретарем парткома завода «Баррикады». Он был основан в 1914 году и выпускал орудия крупного калибра. После реконструкции в начале 30-х годов завод стал крупнейшим предприятием оборонного комплекса с собственным металлургическим производством. Поэтому в апреле 1936-го произошли организационные преобразования, и партийные руководители столь круп ых и особо значимых предприятий были возведены в ранг прямых назначенцев Москвы, получив звание парторгов ЦК ВКП(б и одновременно став секретарями райкомов партии, а Демиховский – еще и членом Сталинградского обкома. В городе на Волге продолжила свою партийную карьеру и Эсфирь Динер, которая заведовала парткабинетом Краснооктябрьского райкома партии.
Но время на дворе стояло совсем другое. По всей стране все больше выявлялось врагов Советской власти, причем, поводами для суровых выводов часто служили не реальные прегрешения, а одно неосторожное слово или стремление кого-то проявить такую бдительность, которая не снилась и самим сотрудникам НКВД. Тучи сгустились и над Давидом Демиховским.
28 августа 1936 г. «Сталинградская правда» поместила материал о троцкистах на заводе «Баррикады». Как газета попала к т. Гуляеву, преподававшему историю партии в Москве, можно только догадываться. Но фактом остается то, что после прочтения публикации преподаватель взялся за перо и написал секретарю Сталинградского крайкома ВКП (б) И.Варейкису и заведующему организационно-партийным отделом Г.Маленкову.
«Сталинградская правда» в номере от 28.08.36 поместила сообщение о разоблачении контрреволюционной троцкистско-зиновьевской своры – Мухиной, Романова и др. на заводе «Баррикады».
Думается мне, что в этой связи следует обратить серьезное внимание на парторга завода Демиховского. Не исключена возможность или его участия или прямого попустительства в свивании раскрытого НКВД осиного троцкистского гнезда на заводе «Баррикады».
Некоторые факты из недавнего прошлого Демиховского дают основание для таких подозрений.
Я преподаватель истории партии. С января по июль 1935 года Демиховский учился в руководимой мной группе на курсах марксизма-ленинизма (Москва) в так называемой особой группе для партработников областного масштаба.
За время этой учебы Демиховский произвел на меня впечатление человека, у которого в мозгах «шевелится» какой-то троцкистский «червяк»… И этот «червяк» дает себя знать, несмотря на большие «дипломатические» способности Демиховского.
По моим наблюдениям Демиховский не раз проявлял на занятиях какую-то нервозность, когда речь заходила о разоблачениях прошлого и настоящего Троцкого и троцкизма. Иногда эта нервозность выливалась в прямые и вместе с тем искусно замаскированные выпады против партии.
Так, например, при изучении II съезда партии в той части, где идет разоблачение махрового меньшевизма Троцкого с первых дней его (Троцкого) политической «карьеры», Демиховский на занятиях постарался своеобразно ослабить отвратительное впечатление о Троцком.
Демиховский принес на заключительный семинар протоколы II съезда, переизданные в 1922 г., и в своем выступлении «вскользь», «наивно», полушутливо уколол партию, подчеркнув, что в 1922 г. в предисловии к протоколам вот как писали о Троцком периода II съезда. Иначе говоря, дал понять, что в 1933 г. (а мы занимались по протоколам 1933 года издания) не так, мол, пишут, как писали в 1922 г.
Второй случай более серьезный.
Изучали мы гражданскую войну в СССР 1918-1921 гг. В этой теме со всей серьезностью была уяснена группе вся губительность троцкистской «стратегии» на различных фронтах гражданской войны. Одновременно показаны были блестящие образцы сталинской стратегии в гражданской войне и замечательные заслуги товарища Сталина в ликвидации походов Антанты.
Слушатели группы – Пидсуха, Голубков, Айтматов и др., пересказывая славные страницы боевых дней гражданской войны, с любовью и восхищением говорили на семинаре об изумительном мастерстве, о гениальности товарища Сталина, проявившихся при разгроме Деникина, Юденича и т.д.
Демиховскому, видимо, это не пришлось не по вкусу. Поэтому он выкинул такой трюк. Обойдя в своем выступлении роль товарища Сталина, в свою речь, посвященную другим вопросам, вдруг, как бы случайно, «вклеил» (в нее) пересказ гнусной троцкистской инсинуации из белоэмигрантской книжки Троцкого «Моя жизнь». Пересказ якобы инцидента между Лениным и Сталиным в 1919 году, в момент награждения т. Сталина орденом Красного знамени.
Искусно вуалируя свой гнусный сарказм наивностью дамы, приятной во всех отношениях, Демиховский постарался «всунуть», что вот де Троцкий в своей книжке пишет, что когда очередь дошла до Сталина (получать орден), то якобы Ленин, показав пальцем на Сталина, спросил сидевших членов РВСР: «А этому за что?»
И тут же Демиховский не преминул сообщить, что и Троцкий, как он де пишет, в этот же день или в том же 1919 году был награжден орденом Красного знамени.
Для чего потребовался Демиховскому пересказ этой отменной контрреволюционной пошлятины, и именно в этот момент, когда шла речь о заслугах товарища Сталина в гражданской войне? Для чего, наконец, потребовалось Демиховскому сообщить группе, что Троцкий был тоже награжден.
Думаю, двух мнений быть не может. Ясно для чего!
Еще один «случай». Проходили мы тему – «Итоги первой пятилетки». В докладе на январском (1933 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) товарищ Сталин докладывает о выполнении плана на 93,7% по всей промышленности и на 108% по тяжелой индустрии.
Применительно к этому Демиховский с видом школьника 1-й ступени задает опять вопрос: «А как понять указание товарища Сталина на XVI партсъезде о том, что мы должны добиться выплавки чугуна 17 миллионов тонн в год? Когда к концу первой пятилетки мы выплавляли 10 либо 11 миллионов тонн?».
Если бы Демиховский был слушателем школы политграмоты для малограмотных кандидатов партии, тогда бы этот вопрос был правомерен. Не понял человек, что речь шла об общих перспективах металлургии, но Демиховский достаточно образованный человек, был на ответственной областной партработе, имеет партстаж 15 лет.
Цель такого вопроса становится тем более ясной, если знаешь, что он поставил этот вопрос как раз тотчас же, как мною было показано, как товарищ Сталин замечательно развеял в пух и прах троцкистскую демагогию о троцкистах как сверхиндустриализаторах, разоблачив троцкистскую «теорию» потухающей кривой и пригвоздив троцкистов к позорному столбу как «поганеньких минималистов» (доклад т. Сталина на XVI съезде ВКП(б)).
Знаменательно также и то, что Демиховский «приставал» с этим вопросом еще до семинара к слушателям (об этом сообщил слушатель Пидсуха), которые менее его политически развиты, и требовал ответа на этот вопрос.
Поскольку все эти выходки Демиховского мне показались весьма подозрительными, постольку я доложил о них заведующему ОРПО ЦК ВКП(б) тов. Маленкову летом 1935 года до откомандирования Демиховского куда-либо на работу.
В свете новых фактов, о которых сообщает «Сталинградская правда», считаю своим партийным долгом поставить вновь вопрос о
Демиховском.
Л.М.Гуляев
7 сентября 1936 г.
Донос (причем, инициативный), целый ряд выражений в котором могли бы войти в энциклопедию изысканно циничной лжи, наглядно показывает, что в ту грозную эпоху ни один человек не был ни от чего застрахован. Давид Вениаминович объяснял, что те, кого обвинили в причастности к троцкизму, работали на заводе «Баррикады» задолго до его приезда. Но самое страшное заключалось в инерции безумия: если обвинение было вброшено, неважно, подкреплено оно было реальными фактами и доказательствами или нет, машина уничтожения человека начинала неотвратимо вращаться. «Отмыться» от навета при таких обстоятельствах удавалось очень редко. Демиховский попытался это сделать, написав в крайком и Маленкову. Вот выдержки из этого документа.
«Я ознакомился с письмом Гуляева, адресованного в ЦК партии и крайком по поводу меня. Ответить на это письмо довольно сложно потому, что Гуляев по существу говорит обо мне не в порядке сомнения или даже подозрения, а как о явном троцкисте. Получается так, что на протяжении нескольких месяцев в нашей группе по изучению истории партии боролись две силы. Гуляев, учивший нас Ленинско-Сталинскому пониманию истории партии, и я, ловко использовавший занятия для пропаганды троцкизма, защиты Троцкого и дискредитации партии и ее руководства во главе с товарищем Сталиным. Эта «борьба» длилась все время и кончилась его, Гуляева, заявлением зав. ОРПО ЦК т.Маленкову. Тот не поверил или не обратил внимания, или я сумел ловко опутать его и ЦК. Меня послали на руководящую работу, и вот результаты… я пригрел врагов. Трудно члену партии, хоть капельку любящему свою партию, преданному ей, спокойно формулировать против самого себя эту чудовищную концепцию. Но документ имеется…
Признаюсь по-честному, я и сейчас не пойму, что же мне не нужно было задавать вопросов, когда мне что-либо было неясно? Какой же смысл учебы? Причем учился-то ведь я в особой группе при курсах марксизма, товарищи по учебе были ответственные партийные работники, секретари и члены бюро областных комитетов. Я исходил из того, что как я, так и др. товарищи, достаточно проверенные ЦК партии на практической работе, в этом кругу можно совершенно свободно, не опасаясь, что кто-либо так истолкует мои вопросы, задавать их, выяснять то, что неясно и т.д. …
Говорил я также об этом с другими преподавателями: т. Дворкин, преподаватель по политэкономии, т. Черемных – по философии, оба они решительно заявили, что считают возмутительным такое нетоварищеское отношение со стороны преподавателя, и как люди, изучившие меня на протяжении прохождения курса, могут совершенно определенно заявить, что никаких данных для такой оценки меня они, по крайней мере, не имеют, и что пытливость, любовь к тому, чтобы докопаться до корней вопроса, они расценивают, только лишь как положительное качество.
Вот и все. Вывод какой? Или Гуляев страдает «пинкертонщиной» в кубе и действительно решил проявить таланты таким путем и «ловить» троцкистов в особой группе, или что, может, еще хуже… Гуляев, насколько я знаю, «проштрафившийся» в недавнем прошлом, хочет доказать свою исключительную бдительность, стреляя из пушки по воробьям…
Повторяю, я считаю, что все это в лучшем случае какое-то безобразное недоразумение… Немыслимо работать на руководящей работе парторгом Центрального Комитета на важнейшем оборонном предприятии, если имеется хоть малейшее сомнение в этом направлении. Я полагаю, что и у крайкома, и у Центрального Комитета достаточно данных для того, чтобы определить свое отношение ко мне. Во всяком случае, если имеются какие-либо сомнения, мне ни одного дня нельзя оставаться на этой работе.
Демиховский.
28 сентября 1936 г.»
На этом документе имеется виза Г.Маленкова от 3 октября 1936 г., а на письме Гуляева – резолюция следующего содержания (написанная, видимо, рукой одного из работников ЦК):
«В архив. Во время проверки на месте работы т. Демиховского, а также его прошлой работы, нет никаких данных, которые бы вызывали сомнение и ставили вопрос о его деятельности в троцкистской оппозиции. 25 декабря 1936 г. Подпись неразборчива».
Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением: справедливость восторжествовала. Однако практика тех лет свидетельствовала: если кто-то однажды попадал в орбиту подозрения, то только чудо или невероятное стечение обстоятельств могло отвернуть от человека карающий меч. Если бы Демиховский действительно был бы в чем-либо виновен, то его «съели» бы в два счета. Он продолжал мужественно держаться, но, как опытный человек, как партиец с большим практическим стажем, понимал, что не сможет противостоять порочной системе. А если нельзя спасти себя, то надо спасать семью.
В сентябре 1937 года Давида Вениаминовича исключили из партии. В этот критический момент он настоял на том, чтобы Эсфирь Борисовна вместе с детьми немедленно уехала из Сталинграда. Куда люди стремятся в трудной ситуации? Конечно же, туда, где им было комфортно, где они чувствовали себя уверенно и хорошо. Таким спасительным островком для Демиховского представлялся только Владикавказ. Он и супругу убедил в том, что сам тоже непременно вернется в Осетию, как только будет рассмотрена его апелляция. Она сделала вид, что поверила. Ради детей. Ради их будущего.

И снова Владикавказ
В семье Демиховских подрастали два сына – Леонид, 1924 г.р., и Давид, шестью годами младше. Пока добирались, Эсфирь Борисовна Динер, как могла, успокаивала их, обещая, что отец приедет вслед. Она благополучно довезла детей до Владикавказа. Куда идти? Что делать? Решение она наметила еще в дороге и, собравшись с духом, постучала в знакомую дверь – ту, в которую Демиховские три года входили без стука. Теперь в их квартире в центре города жил Павел Антонович Монич, с которым Демиховские были дружны. Но то было давно, а как поведет себя он в изменившейся ситуации, тем более являясь прокурором Северной Осетии?
Дверь открыл сам Монич. Эсфирь Борисовна не стала ничего скрывать, объяснила все, как есть, и он без колебаний предложил ей на какое-то время занять одну из комнат. А затем Э.Б.Динер удалось невозможное: она устроилась на работу старшим консультантом в Нарокмюст и добилась, что ей с детьми выделили 2-х комнатную квартиру в общем дворе по ул. Цаголова, 10.
Между тем из Сталинграда пришли недобрые вести. Давида Демиховского все-таки арестовали. Был ли суд, какой вынесен приговор, близкие не знали. Но при любом раскладе оставалось фактом, что теперь они являлись членами семьи «врага народа». И это аукнулось очень быстро.


ПРОТОКОЛ №55
заседания бюро Владикавказского горкома ВКП(б)
3 апреля 1938 г.
СЛУШАЛИ: Решение первичной организации об исключении из партии Динер Эсфирь Борисовны.
Первичная парторганизация суда и прокуратуры 13.01.1938 исключила Динер из партии за политическую связь с разоблаченным врагом Демиховским, за сокрытие его бытового разложения и связь с родными, находящимися за границей.
Проверкой установлено, что Динер на протяжении нескольких лет скрывала от партии бытовое разложение Демиховского. После того, как Демиховскому (работал секретарем Баррикадненского РК ВКП(б) г. Сталинграда), в связи с тем, что муж его сестры был разоблачен как японский шпион, было выражено политическое недоверие и потом за пособничество во враждебной работе на заводе был исключен из партии (сентябрь 1937 г.), Динер продолжала с ним жить. В октябре 1937 г. Динер выехала из г. Сталинграда, после чего вскорости Демиховский был арестован органами НКВД.
17 июня Краснооктябрьский РК ВКП(б) г. Сталинграда освободил Динер от работы зав. районным парткабинетом, ввиду компрометирующего материала политического характера на ее мужа.
4 апреля Краснооктябрьский РК ВКП(б) установил, что на занятиях кружка истории партии Динер допустила ошибку в определении возникновения империализма в России, на что ей РК указал и предложил хорошо готовиться.
ПОСТАНОВИЛИ: Подтвердить решение первичной организации об исключении Динер Эсфирь Борисовны из рядов ВКП(б) за покровительство бытового разложения и связь с врагом народа Демиховским.
В этом заседании бюро городского комитета участвовали первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии Василий Лемаев и нарком внутренних дел Северо-Осетинской АССР Семен Миркин. Оба наверняка знали о судьбе Давида Вениаминовича, но об этом его семье не сообщили. На запросы же в НКВД им отвечали, что Демиховский жив и осужден на 10 лет без права переписки. Долгое время близкие так и считали.
Между тем, Эсфирь Борисовна Динер продолжала отстаивать свою невиновность, написав апелляцию в партколлегию. К счастью, к этому моменту наступило некоторое потепление на фронте борьбы с классовыми врагами.
ПРОТОКОЛ №88
Заседания партколлегии КПК при ЦК ВКП(б) по Северо-Осетинской АССР
3июня 1938 г.
СЛУШАЛИ: дело №914.
Динер Эсфирь Борисовна, 1898 г.р., чл. Партии с 1920 г., служащая, образование – окончила совпартшколу в 1922 г. партвзысканий не имела. В Красной Армии служила добровольцем с 1920 по 1921 г.
…В момент возникновения дела работала старшим консультантом в Наркомюсте СО АССР, в настоящее время работает в ГорОНО статистиком.
13.01.38 г. первичная парторганизация суда и прокуратуры СО АССР исключила Динер из рядов партии.
3.04.38 г. Владикавказский ГК ВКП(б) подтвердил решение первичной парторганизации от 13.01.38 г. об исключении Динер из партии за политическую связь с мужем Демиховским, ныне изъятым органами НКВД.
ПОСТАНОВИЛИ: Ввиду того, что предъявленные Динер обвинения в политических связях с Демиховским, ныне изъятым органами НКВД, никакими данными не подтверждаются, дело Динер вернуть Владикавказскому ГК ВКП(б) для доследования и вынесения вторичного решения.
Ответственный секретарь партколлегии Бессонов.
После такого недвусмысленного намека горкому партии не оставалось ничего другого, как 1 июля 1938 г. принять новое решение: «Динер Эсфирь Борисовну в рядах ВКП(б) восстановить, за притупление политической бдительности к мужу – врагу народа, объявить выговор с занесением в учетную карточку».
Несмотря на все эти попытки проявления партийной бдительности, с каждым днем крепла уверенность, что решение вернуться во Владикавказ было верным. В общем дворе Эсфирь Борисовну с детьми приняли как родных. У Демиховских была общая веранда с семьей Бицаевых, в которой было 8 детей. Глава семейства, Марк Владимирович Бицаев, доцент кафедры политэкономии СК ГМИ, впоследствии стал известен в Осетии, как старейший шахматист республики. Соседи быстро сдружились. В сентябре 1938 г. Феликс Демиховский и Руслан Бицаев вместе пошли в первый класс в знаменитую школу №5 г. Владикавказа.
Жизнь только стала налаживаться, как пришла война. Когда в 1942 г. старшему сыну – Леониду Демиховскому – исполнилось 18 лет, он ушел на фронт. Последняя весточка пришла от него в сентябре, а с ноября 42-го он считается пропавшим без вести. Его имя внесено в реестр погибших и пропавших на специальном сайте Минобороны России, оно высечено на обелиске павшим героям-владикавказцам, который установлен в еврейском культурно-просветительском обществе «Шолом».
Когда фашисты подходили к Владикавказу, 11-летнего Феликса эвакуировали в Армению. Эсфирь Борисовну оставили в городе с заданием на случай оккупации заняться организацией партизанских отрядов. Но Владикавказ выстоял, началось контрнаступление советских войск, и вскоре мать приехала за сыном в Армению. Они вернулись в Осетию как раз к началу учебного года, который в связи с осадным положением в городе начался с опозданием – в январе 1943 г.
А в 1944 г. произошло ЧП. Вступая в комсомол, Феликс Демиховский рассказал, что его отец был арестован в 1937 г. Все растерялись, не зная, как поступить. Тогда присутствовавший на собрании директор школы Михаил Заурбекович Уруймагов, знаменитый на всю республику педагог, сказал: «В Осетии знают и помнят его отца». Для юношей это был урок мужества и высокого нравственного поступка. А для самого Феликса дополнительным стимулом непременно узнать правду.

Достойный сын достойного отца
«Михаил Заурбекович Уруймагов действительно был легендарной личностью. Решиться на такое заявление было делом очень рискованным и опасным, но он это сделал, и я ему благодарен, что называется до гробовой доски», – написал из Нью-Йорка Феликс Давидович Демиховский спустя 63 года после того памятного случая.
Тогда Феликса в комсомол приняли. Он успешно окончил 5-ю школу, в 1948 г. поступил в МЭИ вместе с одноклассниками – Виктором Хмарой, Дмитрием Родкиным и Геннадием Уваровым. Это было довольно редкое явление, чтобы все абитуриенты приехавшие из провинциальной школы успешно прошли испытания в столичном вузе. Ректорат направил письмо в школу №5, отметив хорошую подготовку учащихся.
После окончания МЭИ в 1954 г. Феликс Демиховский работал в Харькове и Хабаровске, а затем в 1959 г. был переведен на завод «Камкабель» в Пермь, где и проработал тридцать один год. С 1982 по 1990 гг. он возглавлял это передовое предприятие, а с 1991 г. перешел на работу в созданное по его инициативе советско-итальянское предприятие СП "Камтек", где стал заместителем генерального директора – директором Московского представительства. За время работы в Перми он был награжден орденом «Трудового Красного Знамени», орденом «Знак Почета», медалью «За трудовое отличие». В 1996 г. указом Президента России Б.Н.Ельцина Феликс Давидович Демиховский был удостоен звания «Заслуженный машиностроитель РФ». Но самой дорогой для него наградой, по его же признанию, остается медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.», которую он получил в 1946 г. из рук всего того же М.З.Уруймагова, будучи еще учащимся школы №5.
Все эти годы Феликс Давидович поддерживал контакты с друзьями своего владикавказского детства. Выпускник МГУ Руслан Бицаев стал следователем по особо важным делам Генеральной Прокуратуры СССР, другой одноклассник Роланд Мулукаев стал доктором юридических наук и надолго связал свою деятельность с Академией МВД СССР(теперь РФ), еще один выпускник школы №5 Виктор Бекоев – блистательный военный хирург, заслуженный врач Белорусской ССР. Даже когда Феликс Давидович в 1999 г. переехал с женой на постоянное место жительства в США, где уже находилась их дочь Елена, режиссер документальных и игровых фильмов, друзья ничуть не уменьшили своего общения. При встречах, которые и теперь происходят в Москве с неизменными тремя осетинскими пирогами, большинство разговоров превращаются в воспоминания о владикавказском периоде их жизни.

Конец 2 части.

Часть третья.