Продолжение.

Неожиданно покинутые начальством, узники продолжали оставаться на своих местах. Они разом все подняли головы к небу по направлению всё нарастающего самолётного гула. Лина  просто впилась в эту голубую высь  напряженным взглядом и вся застыла, точно заколдованная, в надежде увидеть долгожданные быстрокрылые машины с такими родными красными звёздами.
В происходящее ещё не до конца верилось. Неужели это то, о чём все они тут так долго мечтали наперекор всему и назло всем смертям? Сколько их бродило над ними и между ними – просто не счесть! Сколько раз могли исполниться?! С первого дня войны прошло более тысячи жутких дней!!! Почти четыре самых долгих и жестоких года в жизни каждого!!! Ад на земле!
Узники радостно обнимались, смеялись и плакали, кричали о чём-то хорошем, не слыша друг друга. Родненькие…долетели… долетели до нас…милые вы наши…
Общее ликование прервали прозвучавшие  рядом взрывы, заставившие всех сначала оцепенеть. А потом летящие сверху вниз бомбы начали безжалостно уничтожать не только вспыхнувшие и захлестнувшие всех радостные эмоции, но и врезаться в застывшую толпу, и она, вдруг очнувшись, кинулась врассыпную. Часть узников ринулась в открытые ворота, а другие побежали к своим баракам. Некоторые, вырвавшись на свободу, тоже побежали за всеми в ворота и далее, но вдруг резко затормозили и тут же вернулись назад. Клава схватила дочь за руку и потянула её за собой то в одну, то в другую сторону и остановилась. Бомбы взрывались, казалось, везде. Кто же это, если не немцы и не наши? Неужели не видят, что бьют по людям? Перепутали или это специально? И что это за «общие враги», о которых сказал лагерфюрер? Разве могут быть у нас с ними общие враги? Навязчивые мысли в самый неподходящий момент роились как пчёлы в гудящей и без них  голове напуганной женщины, крепко прижимающей к себе дрожащую от страха дочь.   Они стояли, насмерть сцепив руки друг друга. Клава  беспорядочно и отрывисто осеняла себя крестами,  выкрикивая слова молитвы в промежутках между взрывами, обращая свой взор и мольбы к небу, которого и видно-то не было из-за вздыбленной разверзающейся земли, дыма и огня. Вокруг метались и падали люди: кто замертво, а  кто просто, чтобы вжаться в землю, закрыться руками и не видеть этого ада: будь что будет.  
Наконец, она сориентировалась и побежала, не отпуская руку дочери, к стоящему неподалёку бараку, часть которого уцелела, но дымилась и тлела, а вторую лениво вылизывал слабеющий огонь.
- Вот...- выдохнула запыхавшаяся женщина, с трудом переводя дыхание, усаживая дочь и с усилием расцепляя руки. - Здесь лучше… Два раза в одно место не попадёт. Не бойся, доченька. Мы вместе. Скоро всё кончится. 
Она обняла девочку и крепко прижала её к себе: 
- Господи! Спаси и сохрани нас, грешных…
И в её голосе при всём этом ужасе вокруг уже появилась какая-то необычайная твёрдость и  уверенность.                                                          

91
Всё! Самое страшное позади и уже никогда не вернётся. Нужно только пережить этот кошмар.  Ещё совсем немножко. Найти силы! На всё воля Божья! – так она думала всю долгую войну. Но сейчас ей хотелось, чтобы они непременно выжили. После всего того, что им пришлось вынести за эти страшные годы. Глупая и нелепая ошибка не должна лишить их исполнения самой заветной мечты во вражьем плену! Они не роптали и терпеливо ждали столько времени. И теперь та мечта просто должна исполниться! Непременно должна! Её время пришло! 
И это почувствовали все! И вдруг… вдруг наступила тишина: бомбардировка внезапно прекратилась и уже больше не возобновилась.
Удивительно, но  в лагере  никто так и не появился после непонятного страшного авианалёта. Уже все знали, что это были американские самолёты. Только никто не мог понять, с кем они и почему бомбят  ту территорию, где  находились лагеря. Возможно, это была ошибка.                                                       
Когда мама и Лина узнали об этом, они обе  так были потрясены, что долго не могли сказать ни слова. А где же Красная Армия? Что сейчас делается там, на их родной земле? При чём здесь американцы? Такого глубокого разочарования и подавленного настроения у них ещё никогда не было.
Если б только они могли знать, что долгожданная, самая родная и самая сильная Красная Армия совсем рядом!                                                         
Она ворвалась в Германию раньше этих американцев и теперь ведёт сражение за немецкую столицу – главное логово фашистов! Если бы они только знали, что до победы остались считанные дни!!!
Лина с мамой вернулись в свой уцелевший барак. На территории было много таких же, как они. Все находились в какой-то  суете: сновали туда-сюда между бараками, выходили за территорию, возвращались, снова исчезали и появлялись, волоча за собой какие-то тюки, мешки, коробки. Лина, уставшая и измученная, сначала безразлично наблюдала за всем этим. На первый взгляд это было хаотичное  движение, напоминающее суету муравьиной кучи. Но когда она увидела уходящего и приходящего мужчину из соседнего барака в третий раз, она начала понимать смысл этой суеты. Она подошла к нему и спросила:
- А что это все таскают? Куда они ходят?
- Хлебозавод разбомбили.
- Хлебозавод? Мне можно с вами?
- Это не так просто для маленькой девочки: могут опять начать бомбить. Опасно очень. На вот, возьми, - и он протянул ей буханку хлеба. Настоящего. Не такого, которым кормили их в лагере. Девочка поднесла его к лицу и, глубоко втянув носом его запах, откусила, блаженно прикрыв глаза, и медленно начала жевать. Она тут же направилась к маме и с улыбкой протянула ей хлеб:
- Мама, смотри - настоящий хлебушек... Но наш всё равно вкуснее… Здесь неподалёку разбомбили хлебозавод. Я сбегаю, ладно?
- Ещё, может, опять начнут бомбить, Лина. Не надо. Надо переждать.   Не ходи никуда, Лина. Сходим, когда всё закончится.                             

92
- Мам, я быстро. Все ходят и ничего. Не бойся. Я быстренько.
И тут же метнулась и исчезла за воротами. Мама и ахнуть не успела. Выбежав за территорию, Лина сразу же  сориентировалась и побежала за цепочкой людей, которые, по-видимому, направлялись к хлебозаводу. Вбежав в цех, она увидела валявшиеся повсюду мелкие сушки. Набирать было не во что. Она пробежала по цеху и обнаружила  плюшевую скатерть бордового цвета, покрывавшую стол. Она была очень красивой, с золотистой вышивкой по краям. Полюбовавшись какое-то мгновенье, Лина стянула её со стола, расправила на полу и насыпала большую гору сушек. Нести было нелегко, но тащить эту красивую вещь по грязной земле было жалко.                                                                                                              
Добравшись, наконец, до лагеря, она сбросила свой тюк и тут же развернулась обратно, крикнув маме:
- Я ещё сбегаю. Я быстренько. Бомбёжки нет.
Будучи в цеху в первый раз, она приметила там какие-то мешочки. У разорванных кое-где было рассыпано что-то белое. За ними она и вернулась, подумав, что это мука. Цепко ухватившись за край мешочка, она потянула его волоком. На этот раз тянуть было неудобно и нелегко. Но она торопилась и ни разу не остановилась даже на короткую передышку, поэтому просто упала без сил, когда дотянула свою находку до места. Оказалось, что это вовсе не мука. Попробовав, мама сказала, что это сахарная пудра и объяснила, что это такое и для чего.                                                                                                                      
Лина обмакнула сушки в этой пыльце, но они оказались такими  приторно сладкими, что её начало подташнивать, и  она уже продолжала их грызть без пудры.
На другой день разбомбили мясокомбинат. Лина опять побежала вместе со всеми. Столько колбас она в жизни не видела. Да и колбасный вкус был ей незнаком. Но она складывала и складывала их как дрова в одну руку. Это были короткие, но толстые «полешки», и пахли они чрезвычайно аппетитно: их не терпелось быстрее откусить, но девочка торопилась добраться до безопасного места раньше очередной бомбёжки.                                                                        
Бомбили каждый день в определённые часы, и нужно было успеть добежать до города, найти еду и благополучно вернуться до первых взрывов. Кругом тянуло гарью: то там, то здесь горели бараки. И было много убитых. Иногда приходилось переступать через них. Некоторые лежали уже несколько дней и начали разлагаться.
Однажды она угодила в бомбёжку уже на своей территории. Было жутко. Она пробиралась к случайно обнаруженному  бункеру, в котором пряталось большинство узников, и вдруг прямо перед ней упала убитая осколком женщина. Лина прижалась к стене и замерла, пережидая очередной взрыв и в какое-то мгновенье затишья сделала несколько быстрых коротких перебежек и снова вдавилась в стену, точно она могла её защитить и, обернувшись на свистящий звук, вдруг увидела, как большой осколок вонзился в деревянные доски, к которым она только что прижималась, и множество щепок разлетелись в разные стороны.
- Господи, спаси и сохрани…                                                                            

93
Это были страшные и тяжёлые дни. Они усугублялись, ко всему прочему, ещё и тем, что изголодавшиеся люди не могли контролировать количество съедаемой пищи и мучились от сильнейших приступов боли. И это было хуже бомбёжек.
Когда бомбить  прекратили, появилось и лагерное начальство. Объявили общий сбор. Переводчица надрывно выкрикивала команды, которые отдавал лагерфюрер:
- Всем оставаться на своих местах и ждать команды на построение. Германия позаботится о вас! В целях спасения ваших жизней мы перевезём вас в безопасное место. С собой ничего не брать, там всё будет, что нужно. А пока разойдитесь и ждите сигнала на сбор.
Толпа рассеялась. Было много сомнений и нехороших предчувствий. Все уже знали об участи соседнего лагеря, узники которого  исчезли за несколько дней до этого. И никто, конечно, не верил в добрую заботу и милосердие со стороны врага, лицемерного и жестокого. Но никто и не знал, что делать. Все напряжённо ждали дальнейших событий. В ожидании обьявления экстренного сбора прошла ночь. Когда рассвело, люди вышли из бараков. На территории лагеря начальства  не наблюдалось, и это всех озадачило. Единственное предположение, к которому все пришли, было довольно правдоподобным: исчезли опять перед бомбёжками. Люди не спускали глаз с неба, но оно было по-весеннему синим и чистым. Светило яркое солнце. И его тёплые лучи согревали измождённые лица всех вышедших из бараков узников. Одни сидели, другие стояли, кто-то прогуливался туда-сюда, и все старались повернуться лицом к солнцу, чтобы ощутить долгожданное тепло.
- Как хорошо... солнышко… - сказала Лина, прижавшись к рядом стоящей маме. – Всем теперь будет легче. Мама, ты чувствуешь, что должно случиться что- то хорошее?
- Оно уже случилось: наши начальнички сбежали. А это не просто так.
Впервые за эти годы она пребывала в таком приятном расслабленном состоянии, глядя на оживших пленников.                                                            
Многие улыбались. В глазах угадывался какой-то подъём и радостное волнение. Ещё никто не произнёс вслух выстраданное долгожданное слово, но оно уже билось в голове и сердце и готово было вырваться наружу. Не нашлось такого уверенного смельчака! Сколько дней и ночей они страстно желали выкрикнуть его! Сколько раз умирали и возрождались  вера и надежда! Но теперь было страшно вспугнуть эту хрупкую, только что народившуюся уверенность, как боишься даже дышать, когда к тебе на руку, осмелев ли, ошибившись ли, вдруг опустится трепетная бабочка или загадочная божья коровка, или изящная ослепительно белая голубка станет ходить туда-сюда по карнизу распахнутого окна  прямо перед твоим замершим носом. И тебе страшно вспугнуть это чудо, не успев налюбоваться им.
Так с приближением весны ждут её долгожданных посланцев-грачей, чтобы окончательно убедиться в её приходе и уже принять её и отдаться её воле и всем её пленительным чарам.                                                                           

94
Так и теперь пережившие в нечеловеческих условиях не одну зиму люди, измождённые, слабые, больные, затаив дыхание, с трепетом ждали первого, кто скажет или прокричит это сладостное слово – ПОБЕДА!  И тогда хлынет мощный  поток  чувств, эмоций и слов! И не будет ему ни конца, ни меры!
Лина тоже ждала этого события. Она бросала частые взгляды на распахнутые настежь лагерные ворота.
Кто же будет этот долгожданный глашатай? Как узнают его? Конечно, на нём будет сиять красная пятиконечная звезда – символ и гордость её большой родины.
Но вскоре на территорию стремительно въехала открытая машина, на которой не было никаких красных звёздочек или каких-либо узнаваемых знаков. Узники собрались одной большой толпой и настороженно смотрели, как из машины  выпрыгивали люди в незнакомой военной форме.
Они были очень энергичные и весёлые, громко разговаривали и смеялись. Их широкие белозубые улыбки не предвещали ничего плохого. Каждый из них, взяв из машины коробку, направился к собравшимся. Открыв коробки, они стали раздавать какие-то банки, пакеты, пачки. Люди, разочарованные тем, что увидели совсем не тех, кого мечтали увидеть, молча принимали то, что им совали в руки. Некоторые в знак благодарности просто кивали головой в ответ на улыбку и дружелюбное похлопывание по плечу.       
Раздав привезённое, приехавшие, запрыгнув в машину, весело помахали рукой продолжавшей молча стоять толпе и так же стремительно исчезли, как и появились.
Что находилось в банках с надписями на чужом языке, было непонятно, а открыть их было нечем. Доступными оказались только плитки шоколада, пачки с рафинадом и печеньем, которыми получившие их поделились друг с другом. Приезд этих военных только усилил сумятицу в голове и душе.
В этот день больше никто не появился. На следующий тоже. Многие узники отправились, как и в предыдущие дни, когда исчезло лагерное начальство, по знакомому уже маршруту в город на поиски продовольствия. Лина последовала за ними. На этот раз можно было ходить без страха: бомбёжки уже прекратились, а жилые дома близ лагеря опустели, так как городские жители попрятались в бункеры и в другие безопасные места.
Она зашла в ближайший дом и сразу же на первом этаже выбрала квартиру с приоткрытой дверью. Переступив чужой порог, остановилась и прислушалась. Было, конечно, не по себе. Она, затаив дыхание, неуверенно сделала несколько шагов вперёд и опять остановилась. Квартира была большая, с несколькими дверями. Она на цыпочках подошла к самым большим, широко распахнутым, и осторожно заглянула внутрь. У одной из стен она увидела мужчину, стоящего спиной к ней и копошившегося в шкафу. От неожиданности она потеряла равновесие и шаркнула ногой. Человек быстро обернулся, и она узнала одного из узников их лагеря. Он ничего не сказал и продолжил своё занятие. Лина рассмотрела у него в руках какие-то вещи. Несколько минут она стояла в раздумье. Потом решила, что ей тоже было бы неплохо взяться за одежду.                                                  95
За последние напряженные дни и её, и мамины одеяния превратилась просто в грязные вонючие лохмотья.
Заходить в эту комнату она не стала, а направилась в соседнюю. Не успела  переступить порог, как раздался громкий мелодичный звон, и девочка сильно вздрогнула, но не отступила. На противоположной двери стене она увидела большие тёмно-коричневого цвета часы с качающимся из стороны в сторону маятником.                                        
Оцепенев, она заворожено смотрела на них, и у неё не было сил сдвинуться с места, точно её заколдовали. Она слушала бой часов, и её застывшие, широко открытые глаза заполнялись влагой, которая медленно превращалась в белесую пелену, размывающую всё. Влага держалась какое-то время на ресницах, а потом безудержно полилась вниз. Боже мой, часы…время…его можно видеть…оно идёт…бежит… Почему же оно так медленно двигалось все эти годы?! Сколько же на самом деле его прошло с той поры, когда они оказались в этой чужой стране вдали от родного дома? Сколько?! Кто сосчитает минуты и часы, проведённые в неволи?! Какой сегодня день? Какой месяц? Она не знала. Она знала лишь, что кончился холод, от которого она дрожала много-много дней, и стало тепло. Конечно, это пришла весна. И придёт лето. И всё будет уже хорошо.
- Боженька, миленький…- шептала она, глотая слёзы.- Я знала…ты поможешь… Пожалуйста, помоги нам ещё…пусть мы все скорее вернёмся домой и будем жить как раньше…все вместе…
Часы уже давно перестали бить, а она всё стояла и стояла перед ними. Потом, очнувшись и оглядевшись, осторожно прошлась по комнате. Остановившись у комода, долго рассматривала фотографии в резных деревянных рамках и думала о том, что вот тоже была семья и вдруг исчезла неизвестно куда, бросив всё из-за этих проклятых бомбёжек. Она не стала лазить здесь в поисках подходящих вещей, так как её смущали смотрящие на неё лица  с карточек, и ей было стыдно, и она  перешла в другую комнату. В одном из углов стоял большой коричневый шкаф. Он был открыт настежь. В нём висела одежда, а на полу валялась груда всяких вещей. Она поняла, что тот человек уже здесь побывал.
Лина сначала решила взять для себя и мамы по платью. Потом, подумав, что нужно будет ведь во что-то переодеваться, когда их придётся стирать, добавила ещё пару. Потом она обнаружила несколько блузок. Выбрав из них приглянувшуюся парочку, она, наконец, всё сложила в узел и отправилась восвояси. Если что-нибудь не подойдёт, можно будет продать или поменять на еду, думала она: дорога домой длинная. Жизнь опять заставляла её делать то, что ей было не по душе. Ею владели смешанные чувства, но верх всё-таки взял здравый рассудок.
- Господи, прости мою душу грешную… прости и помилуй меня… - шептала  маленькая грешница, покидая чужой  дом под строгими и укоризненными взглядами его исчезнувших обитателей, запечатлённых на снимках…
Ещё два дня узники были предоставлены сами себе, и каждый промышлял, кто, как мог: надо было выживать.                                                                   

96
На следующее утро на территорию въехали несколько больших машин.  Из них вышли военные в уже знакомой форме. На этот раз с ними была молодая женщина, тоже в форме, но без каких-либо знаков отличия. Она заговорила на русском языке. Все поняли, что это переводчица. Она велела построиться и отправила несколько человек оббежать все бараки и привести тех, кто там находится.
Когда все собрались, женщина подняла руку и заговорила.                      
- Внимание, товарищи! Мне поручено объявить вам важную новость! -   она сделала интригующую паузу, и голос её радостно зазвенел. 
- Доблестная Красная Армия нанесла  решительный и окончательный  удар по фашистам на их же территории, и взят главный город гитлеровской Германии – последний оплот фашизма – Берлин! Мы победили! Дорогие мои, - голос её дрогнул. Она откашлялась и продолжила.- Вас всех отправят домой. Очень скоро, но не сразу. Так нужно. Потерпите немного. Со мной приехали наши союзники. Они тоже сражались с фашистами. Это наши друзья - американцы. Они приехали за вами. Они перевезут вас в хороший лагерь. Это место за городом. О вас там будут заботиться. Не бойтесь. Всё будет хорошо. Вам нужно отдохнуть и оздоровиться. Внимание! - голос её стал звонче. -  Вам даётся час на сборы. Ровно в девять часов мы отправляемся. Собираемся здесь же. А сейчас вы свободны.
Женщина направилась к отдалённо стоявшим всё время улыбающимся американцам. Узники, молчавшие до этого, засуетились, загалдели, начали обниматься, смеяться и плакать. Потом поспешили в свои бараки за пожитками.                                                                                                        
Вернулись, конечно, раньше назначенного срока. Выстроившись в затылок друг другу, они впервые за много-много дней не боялись очереди. Переводчица считала вслух, осторожно дотрагиваясь до каждого. Все подходили к машине, и им помогали залезть в кузов. Лина с мамой, крепко держась за руки, дождались своей очереди и попытались помочь одна другой, но ослабевшая и  сильно исхудавшая мама не смогла высоко поднять такую же слабую и худенькую дочку. В руках совсем не было сил. Они замешкались, и Лина вдруг почувствовала, как замерло и застучало её сердечко, когда она совершенно неожиданно взлетела вверх и оказалась в машине. Сильные, крепкие руки бережно опустили её. Она обернулась и увидела высокого, красивого улыбающегося американца. То же самое он проделал и с мамой, и со всеми другими. Лина нашла свободное место на двоих, и мама пристроилась рядом. Как хорошо! Они уже на пути к дому!
Они ехали через весь город, и Лину так и распирало от радости и гордости за  своих, советских. У всех были подобные чувства и настроение. Все радостно переглядывались. Кто-то запел, и все дружно подхватили:
Утро красит нежным светом стены древнего  Кремля,
Просыпается с рассветом вся Советская страна…
Лина пела от души и старалась делать это ещё и очень громко: пусть все эти немцы слышат, какие у них красивые песни и что это едут победители.
Остановились где-то за городом.                                                                     

97
Въехали в большие широко распахнутые железные ворота и оказались на огороженной территории с десятком очень приятных деревянных домиков песочного цвета. Территория была чистой и ухоженной. По всему её периметру росли кусты и деревья, полыхали  разноцветные клумбы, а за забором начинался лес. Было зелено, пели птицы, дул тёплый ласковый ветерок, и солнце светило ярко и радостно.
Все спрыгнули с машин на землю. Переводчица  скомандовала построиться и объяснила, что каждый должен пройти регистрацию. Для  этого выставлены столы с буквами в алфавитном порядке, крупно написанными на табличках.                                                                                                                                                        
Нужно было найти стол с той буквой, на которую начинается фамилия, и ответить на несколько вопросов, а через час опять все должны были собраться на этом же месте для дальнейшего инструктажа.
Все, взяв привезённые с собой вещи, пошли по направлению к столам, стоящим у домиков. Свою букву Лина увидела быстро, и они с мамой поспешили занять очередь. За столом сидел человек в советской  военной форме. Наконец-то засияли знакомые, такие родные красные звёздочки! Так хотелось до них дотронуться! Здесь, в чужой стране, да ещё во вражьей, это было чудо, в которое с трудом верилось. Когда же зазвучала русская речь, чудо стало реальностью. Раз и навсегда. И в душе поселился такой блаженный покой… такое тихое счастье… трудно передать… Оно заполнило все клеточки организма, выместив из него все ужасы пережитого.
С военным разговаривала мама. Ровным, спокойным голосом он задавал вопросы и не спеша записывал ответы в большой журнал. Он спросил даты их рождения, довоенный адрес, сведения о других членах семьи, как и когда они попали сюда, где работали и кто был хозяин, как с ними обращался. Лина стояла рядом и внимательно слушала, с затаённым восторгом рассматривая самую красивую на свете военную форму.                                                         
У офицера было строгое лицо и вёл он себя по-деловому, задавая серьёзные вопросы официальным тоном. Закончив с вопросами, он предупредил, что все сведения, которые они дали, будут обязательно проверяться, и спросил, не забыли ли они чего-нибудь такого, что потом может привести к недоразумениям и нежелательным, а то и вовсе неприятным последствиям.
Мама твёрдо заявила, что она полно и точно ответила на все вопросы и не знает, что ещё можно добавить. Но если его что-то интересует, она готова ответить на любые вопросы. Услышав «всё, вы свободны», они, наконец, отошли от стола и направились к месту общего сбора.
Линин порыв исследовать территорию и обещание сделать это быстро не нашли поддержки у мамы. Она опасалась, что дочь может опоздать к сбору, так как узнать где-либо время было невозможно. Поэтому они расположились на своих узелках и стали терпеливо ждать. Тёплый весенний день способствовал расслабленному состоянию, и они обе старательно боролись с дремотой и договорились время от времени подталкивать друг друга, чтобы не заснуть. Наконец, объявили построение, и перед ними снова появилась их сопровождающая. Она сказала, что они остаются жить здесь до тех пор, пока их не отправят на родину.                                                          

98
- Вас нужно подкормить и привести в надлежащий вид, поэтому по окончании сбора вы оставите свои вещи здесь и отправитесь в санпропускник, а затем в баню. Со старой своей одеждой придётся расстаться. Не думаю, что вы о ней пожалеете. Вам выдадут новую. Кормить будут три раза в день. Всё это благодаря нашим союзникам. После бани все возвращаются сюда, и вас расселят по корпусам. А сейчас  направляемся к санитарной зоне.  Там вас осмотрят, проверят здоровье. Если есть жалобы, не скрывайте, всё говорите, не бойтесь. Никто не сделает вам ничего плохого.                                                                                                                             
Прошли последовательно все процедуры, самой приятной из которых была, конечно, баня. Настоящая. Как дома. До войны. Она доставила всем море давно забытого блаженства. Лина в конце концов оказалась облачённой, как и все дети, в очень красивую форму: юбка в складку на лямках в красно-чёрную клетку, белую блузку с галстуком из такого же материала и парусиновые туфельки. Вся чистая и нарядная, она сияла как новый медный пятак. Мама тоже выглядела этакой красоткой.
Когда все выстроились на старом месте, это было уже совершенно иное зрелище. Все с весёлым интересом рассматривали друг друга. Конечно, никто не подгонял одежду под их измождённые тела, и она висела  на них, как на огородном чучеле. Но никто этого не замечал! Главное – она была чистая и красивая. И себя  они  видели в ней таковыми. Ах, как хорошо!
-  Ну, вот, совсем другое дело, - заулыбалась их прежняя сопровождающая. - Теперь распределимся по корпусам и потом все -  на обед в столовую.
Помещение, в которой оказались Лина с мамой, было похоже на большую солдатскую казарму с двумя рядами железных коек слева и справа. Между койками стояли тумбочки. Лина, быстро сориентировавшись, побежала к самой последней угловой койке у окна, осторожно присела на неё, а на соседнюю уложила свой узел. Это для мамы. Когда мама подошла, девочка  потихоньку раскачивалась, весело улыбаясь.                                                
Впервые за эти страшные годы войны они чувствовали себя в безопасности и под защитой. Ах, как покойно стало на душе! Как нравилось им всё и все вокруг! Не было ни малейших причин для огорчений или опасений. Разложив привезённые с собой вещи по тумбочкам, они вышли из казармы и присоединились к уже начавшим собираться бывшим лагерным узникам. Потом все дружно и организованно направились в сторону столовой, запахи от которой усиливались по мере приближения к ней и вызывали гастрономические томления, усиливая аппетит. Их сопровождающая назначила несколько человек дежурными. Им  выдали белые фартуки и колпаки. Сначала принесли горячий суп и поставили в центре стола полную хлебницу, затем подали небольшие тарелочки с картофельным пюре, сосиской и зелёным горошком, точь-в-точь такие, которые Лина уже видела на высоких столиках в ольденбургской закусочной. Всё казалось необыкновенно вкусным. Порции пока были маленькими. Это было связано с медицинскими показаниями.
Эти знакомые  запахи…стук посуды… приглушённые голоса…              

99                                  
Когда же? Когда же уже домой? Эх, скорей бы!
Тех, кто уже закончил есть, попросили оставаться на своих местах, чтобы дождаться остальных и всем вместе прослушать информацию.
В конце обеда было объявлено, что они будут находиться в этом лагере некоторое время, потом их отправят на родину. А сейчас они должны отдыхать и набираться сил. Детей ждут школьные уроки, на которых они будут навёрстывать упущенное за годы войны. Их будут кормить три раза в день и к тому же выдавать сухой паёк на неделю. Так часто строиться они не будут. Только утреннее построение  после завтрака для ознакомления с делами дня и вечерняя поверка.                                                                                                                                    
Остальное время -  для личных занятий. Есть комнаты отдыха, где можно почитать или поиграть в настольные игры. 
А на улице их ждут спортивные площадки. Разрешалось выходить и за территорию лагеря. Но к ужину все должны быть на месте. Начиналась спокойная, обычная мирная жизнь.
Дни пролетали очень быстро. Было лето. Тепла и солнца было больше, чем дождей, поэтому большую часть времени проводили на открытом воздухе: всегда в движениях, играх.
Иногда Лина шла в близлежащую деревню, если подворачивалась сходная компания: и дети, и взрослые ходили туда, чтобы обменять некоторые продукты из сухого пайка. Обычно им выдавали галеты, сосиски в банках, плитки шоколада, маленькие пачечки рафинада и кофе в зёрнах. Именно его чаще всего и меняли, так как не имели представления, как его готовить в тех условиях. Да и особо не любили. Лина предпочитала  молоко, по которому за  годы войны  очень соскучилась.
Школьные занятия, домашние уроки, игры, чтение книг из библиотеки, походы в деревню, трёхкратное посещение столовой, построения дважды в день, дежурства по общему помещению, где жили, и по столовой, уборка территории, медицинские осмотры, банные дни…
Не успевая начаться, день уже заканчивался.                                                                                   
Лине очень хотелось проститься с супружеской парой Шрам, сказать им слова благодарности и сообщить, что они с мамой уезжают на свою родину, потому что Красная Армия победила и освободила их. Ей непременно хотелось сказать о победе. Это было так важно для неё. Её всю переполняли чувства гордости и любви к  своим освободителям.
Она долго размышляла, как это можно сделать. И вскоре такой случай представился. Она как-то оказалась у лагерной машины. И из разговора водителя и его напарника узнала, что они должны отправиться в город. Она тут же разыскала старшую по лагерю. Та, внимательно выслушав девочку, разрешила ей отлучиться на несколько часов, наказав непременно успеть к вечернему построению. Получив желаемое, Лина понеслась к машине. Предупредить маму у неё уже времени не было. Доложив водителю о полученном разрешении и выяснив время их возвращения, она попросила не забыть о ней и объяснить, к какому времени и куда ей следует подойти в городе, чтобы ехать с ними обратно в лагерь.                                                

100

Продолжение здесь