Такие люди должны остаться в истории

Михаил Савицкий

Что представляет собой как явление Елена Васильевна Аладова для Беларуси? Вопрос не только сугубо художественно-оценочный о человеке, много сделавшем для главного художественного музея нашей страны, для всей нашей культуры. Вопрс и этический, связанный с её невероятной преданностью любимому делу и личным отношением к этому делу, которому она целиком посвятила свою жизнь.
С послевоенного времени я хорошо знал всех наших крупнейших деятелей искусства и культуры – они были почитаемы. Регулярно получали звания, премии и награды. А вот о Елене Васильевне в этом контексте речь не шла. Ну, директор музея, ну, хорошо служит, выполняет свои обязанности и что?
А ведь она в музейном деле была неповторимый талант. Ей, от природы очень скромному человеку, не нужны реклама, зыбкая известность, слава, общественное признание. Она и её помощники – сотрудники музея – всегда создавали очень деловую и уютную атмосферу – атмосферу труда в своё удовольствие и радовались этому, не думая о том, как потом будут оценены их деяния. С Аладовой был у меня такой случай. Когда мою «Партизанскую Мадонну приобрела Третьяковская галерея, она не могла себе простить, что упустила картину. И несколько лет ходила за мной и уговаривала повторить её для нашего Художественного музея. Но так как я повторов своих картин никогда не делал и делать не буду, то, естественно отказался. Но неугомонная Елена Васильевна настойчиво продолжала на меня «давить». И как то я не выдержав и увидев в подвале музея старую добротную раму, сказал в шутку: «ладно, в эту раму я могу написать что-нибудь подобное …». И – ушёл. Буквально через день – звонок в мастерскую. Открываю дверь. Входят рабочие и вносят ту самую раму с подрамником! Опешил, конечно. Но, что делать? Слово не воробей… Отреставрировал раму и принялся за работу. Так и появилась картина  «Партизанская Мадонна» (Минская), которая и сегодня находится в музее. Разумеется, она совсем иная, чем та, что в Третьяковке – и по композиции, и по образному строю, и по цветовидению. В 1967 году я написал картину «Витебские Ворота» и она оказалась в музее истории Великой Отечественной войны. И провисела там не много. А тут готовится Всесоюзная выставка, посвящённая юбилею Октябрьской революции. А Елена Васильевна и в этом случае решила во чтобы-то ни стало и эту работу «перетащить» к себе в музей. А как это сделать? Если она уже  «задокументирована» в Музее войны. Словом, «Витебские ворота» были показаны в Москве, а оттуда они возвратились в Государственный художественный музей БССР. Как это удалось Аладовой – до сих пор не ведаю. И подобных примеров можно привести много. Она была очень коммуникабельным человеком. Могла с кем угодно найти общий язык – от секретаря ЦК и министра, до любого художника и простого рядового  зрителя. И когда, что-либо просила для дела – ей было трудно отказать. И ещё она была очень гостеприимна и приветлива - редкое человеческое качество в наше время. Мне кажется. Все эти личные особенности характера вместе с огромным талантом музейщика и позволило ей создать почти на голом месте один из крупнейших художественных музеев Советского союза. Аладова была уникальным собирателем художественных сокровищ. Она их находила там, где, казалось бы, их быть не должно. Вспоминаю, как она разыскала в Москве давно исчезнувший шедевр Сурикова «Посещение царевной Ксенией женского монастыря». А когда на художественно-экспертной комиссии Министерства культуры СССР её у неё отняли,  она очень сильно переживала и не находила себе места. Сейчас это полотно - в Третьяковке. Да, она находила много великолепных работ. Лазила по подвалам полуразрушенных церквей, ковырялась в обломках, снаряжала научные жкспедиции по разным регионам республики, чтобы добыть для музея уникальные иконы, парсуны или произведения  средневековых резчиков по дереву. Она знала толк в истинной ценности той или иной вещи, что хорошо, а что плохо. А ещё Елена Васильевна была классным мастером экспозиции. Она одна могла решить не только,  скажем, тематическую задачу всего выставочного зала, но и сделать так, чтобы каждая картина, каждый графический лист или скульптура смотрелись красиво и достойно, не мешая друг другу. А ведь художники – народ самолюбивый и капризный: каждый хочет показать свою работу в самом выгодном свете, на самом лучшем месте. От этого сплошные скандалы, обиды, недоразумения. Были случаи, когда выставочный комитет требовал от Аладовой снять с центральной стенки ту или иную картину, и перевесить её подальше от центра, и она очень переживала, считая, что работа достойна именно этого места. Елена Васильевна очень много помогала художникоам, относилась к ним уважительно, независимо от ранга и возраста, но что-то я не замечал, чтобы к ней относились соответственно. Ей могли и нагрубить и нахамить (были такие случаи), но все эти неприятные ситуации она воспринимала стоически, без истерик: махнёт рукой и продолжает работать. Елена Васильевна понимала, что музей – это духовное хранилище всего лучшего, что имеет народ: иными словами, музей это народное достояние, без которого нация не может существовать. И потому одна из её задач состояла в том, чтобы увеличить музейные площади,  в том числе раширить и привести в порядок хранилище. Я помню, как после войны по проекту архитектора Михаила Бакланова строилось нынешнее здание музея. Да, оно было небольшое, но сколько радости светилось в глазах Аладовой, когда постепенно вырастали его стены! А когда 5 ноября 1957 года новый музей был открыт – на фоне Всебелорусской художественной выставки из 400 произведений 100 художников(первый этаж и галерея вестибюля), - это стало воистину всенародным праздником страны. Представте себе: площадь музея 3500квадратных метров, 5 залов второго этажа с постоянной экспозицией старорусского и белорусского искусства, и пять залов первого этажа, да ещё галерея вестибюля! Однако ей и этого было мало: Она мечтала о пристройке. О расширении площадей. Об организации музейных филиалов в регионах республики. В меру своих сил я тоже помогал Елене Васильевне и даже по этому вопросу был на приёме у Первого секретаря ЦК КПБ Петра Мироновича Машерова, разговаривал с секретарём ЦК Александром Трифоновичем Кузьминым, просил отдать здание Высшей партийной школы и еще какие-то помещения. Машеров пообещал, но разные объективные обстоятельства так и не привели к искомому результату. Думаю,  что сегодня, когда благодаря нынешнему руководству страны, наконец открылась вторая очередь Национального художественного музея с экспозицией произведений современных белорусских художников, Елена Васильевна порадовалась бы от всего сердца. Асколько я хлопотал перед властями о том, чтобы её именем был назван наш музей! А ведь Аладова для Беларуси то же, что Третьяков -  для  России. Только купец Павел Михайлович покупал произведения русского искусства за свои деньги, А Елена Васильевна формировала музей за те деньги, которые ей выделяло государство. И она сумела вывести своё детище на такой уровень, что в культурном пространстве Советского Союза с ней считались все: и коллекционеры, и чиновники от культуры, и музейщики, и реставраторы, и художники. Когда она приезжала в Москву, там немедленно поднимался переполох: ну всё, Аладова опять увезёт из Москвы, что-то ценное в свой музей. И она после экспертной оценки, действительно почти всегда увозила в свой музей первокласные произведения. Но вот, что обидно: когда Елена Васильевна ушла из жизни, создалось впечатление, что её будто и не было. У нас, к сожалению, так водится. Мало кто её сегодня вспоминает. Мало кто по достоинству, оценивает её драгоценный вклад в нашу духовность. А что говорить о молодых художниках, которые о ней  и не слышали. Хотя, я твёрдо уверен. Она сделала для белорусской национальной культуры во сто крат больше, чем иные «народные» и «заслуженные». А такие люди должны остаться в нашей истории.

Из книги " Елена Аладова. Музей - её судьба"